Дитер Визнер, "Правдивая история", перевод, главы 15-17

[bese_ss_en]

Глава 15. Навык мастера ставит.

Иногда Майкл шутки ради притворялся, будто Принс и Пэрис и сами стали мировыми звездами, и пробовал взять у них интервью. Для этого он брал, к примеру, толстый маркер, подзывал к себе сына, и спрашивал, держа маркер у его лица, как микрофон: «Prince, you know what? What about an interview? Prince, what do you think about…?» (Принс, а знаешь что? Как насчет интервью? Принс, что ты думаешь о…?). Принс отвечал очень бойко и быстро расправлялся со всеми вопросами, один за другим. Но если Майкл звал: «Paris, now you!» (Пэрис, а теперь ты!), малышка с обиженным видом отворачивалась и уходила в угол. «Paris, give me an answer, c`mon! Let`s have an interview, okay?» (Пэрис, да ладно тебе, ответь мне! Давай проведем интервью!), наседал на нее Майкл, почти как настоящий репортер. Но Пэрис лишь строила обиженную физиономию и не произносила ни звука. Иногда он по полчаса стоял перед ней на коленях, уговаривая ее. Как-то раз я отвел Майкла в сторонку и спросил: «Michael, can`t you see, she doesn`t wanna give an interview, you know?» (Майкл, ты что, не видишь, она не хочет давать интервью, ты же понимаешь, правда?) Он не поддавался: «But she should learn this…» (Но она должна научиться этому). Только после того, как я еще раз подчеркнул: «She doesn`t wanna do this, Michael! C`mon, it`s enough!» (Майкл, она не хочет это делать, хватит уже!) - тогда он оставил ее в покое.
Если на ранчо приезжали гости, а это случалось часто, дети должны были одеться покрасивее. Если Пэрис не была готова вовремя, Майкл терял терпение, хотя ему самому требовалось намного больше времени, чтобы одеться и привести себя в порядок. «Why isn`t she done?» (Почему она до сих пор не готова?). Когда она, наконец, выходила из своей комнаты, в длинном белом платье и с лентой в волосах, то была похожа на маленькую принцессу. Лицо Майкла сразу же прояснялось: «Oh, you look beautiful! Prince, doesn`t she look beautiful? Tell her she looks so fantastic! Give her a hug!» (О, ты прекрасна! Принс, правда, она прекрасна? Скажи ей, что она восхитительно выглядит! Обними ее!). И Принс подходил к сестренке и обнимал ее.
Затем Майкл, держа детей за руки, спускался по лестнице вниз, в большую гостиную в главном доме. Незадолго до того, как он входил в помещение, в большинстве случаев его можно было буквально «учуять». У Майкла была привычка использовать в подобных случаях сразу два парфюма – один он получал в подарок от отца, другой от матери, и за ним тянулся сильный аромат роз. И Майкл, и дети никогда не пожимали руки в знак приветствия. «In this family we don`t shake hands, we give hugs» (В нашей семье мы не пожимаем руки, мы обнимаемся.). И они обнимали людей, которые часто бывали растроганы этим жестом, а те наклонялись к детям для объятий. Торжественные выходы, похоже, были у Принса и Пэрис в крови. После приветственных объятий дети садились на диван, держась очень прямо, и вели себя тихо. Пэрис при этом была погружена в себя, а Принс – наоборот, маленький проказник. Он бы с удовольствием дал свое собственное представление, спел и станцевал для гостей. Когда Майкл вместе с детьми уходил, его запах оставался в комнате, и тебе еще долго казалось, словно ты сидишь в розарии.

Когда в «Неверленде» не было посторонних, я видел Майкла совершенно в другом свете: в джинсах и пуловере, без макияжа и небритого. Однажды я пришел к нему в новой одежде – кроссовках, спортивных штанах и куртке с капюшоном, поскольку в то время чувствовал себя у него почти как дома. Когда Майкл увидел меня, то ошеломленно воскликнул: «Wow, Dieter, that looks great!» (Ух ты, Дитер, это шикарно смотрится!), поскольку раньше он видел меня только в строгом костюме и галстуке. Но в «Неверленде» все просто было по-другому. Ты заражался этим радостным настроением. И можно было заниматься тем, чем взрослые, в общем-то, не занимаются. Среди всех этих игрушек, каруселей, железных дорог и парков развлечений ты и сам снова становился ребенком. Иногда в мою голову закрадывался вопрос: ты что, в самом деле это делаешь? Но тогда я снова садился на квадроцикл и гонял с Майклом по огромному поместью, причем, он всегда оказывался впереди. Он был очень хорошим водителем.
Как только он уезжал с ранчо, то снова становился Майклом Джексоном – суперзвездой. Он должен был «работать» звездой, и Майкл довел эту роль до совершенства.

@темы: Дитер Визнер: Правдивая история

Comments

[bese_ss_en]

Глава 16. Подарки
Майкл очень серьезно относился к дням рождения и подаркам для других людей. Я ни в коем случае не хотел мешать праздникам его детей, но очень скоро услышал, как он зовет: «Where is Dieter? He should come, food is ready…» (Где Дитер? Ему пора присоединиться, еда уже готова…), и поэтому присоединился к ним. Майкл никогда не устраивал чересчур помпезные детские праздники, но ему хотелось, чтобы дети вспоминали о своих днях рождения как о чем-то особенном.
Однажды во время моего пребывания в «Неверленде» меня навестил мой племянник Даниэль и его друг Йерезит. Майкл во что бы то ни стало хотел сам, в качестве приветствия, купить им обоим подарки. Вскоре после этого я стал свидетелем того, как звезда мировой величины с заговорщицким видом устроилась в комнате и с большим интересом и любовью занималась упаковкой подарков в красивую бумагу, даже завязывала на них красивые бантики. Затем на двух открытках он написал поздравления персонально для каждого гостя, подписал их и прикрепил к пестрым коробкам. Они выглядели как маленькие произведения искусства, и он сделал все это своими руками – терпеливо, с большой любовью и мастерством. Когда Майкл закончил, то хотел поручить мне передать детям подарки. Я отказался: «No, no, no, Michael! You have to do it yourself!» (Нет-нет, Майкл, ты должен сделать это сам.) Ведь это были в самом прямом смысле его подарки. «No, no, I can`t do this…» (Нет-нет, я не могу), – воскликнул он сначала, но позже все-таки вручил их детям сам. Мальчики были вне себя от счастья, и, несмотря на то, что уже давно выросли, все еще хранят эти подарки как зеницу ока – вместе с упаковкой, бантиками и открытками.

[bese_ss_en]

Глава 17. Ревность.

Принс, Пэрис и рожденный в 2002 году младший сын, Бланкет, были самым главным в жизни Майкла, они были ее смыслом. Он был с ними так часто, как только мог, и тогда по дому беспрерывно разносилось: «У вас все хорошо? Чем хотите заняться сегодня? Что будем делать? What`s the plan?». Правда, иногда его любовь обращалась в ревность, а именно в тех случаях, когда Майкл замечал, что внимание сыновей и дочери достается не только ему одному. К примеру, дети были очень привязаны к своей няне Грейс, которая многие годы была близким человеком, очень важным для них. Разумеется, Майкл понимал, что это правильно и хорошо, но если эта привязанность, по его мнению, становилась слишком сильной, детям запрещалось видеть Грейс целую неделю. Они любили няню и в таких случаях плакали. Когда Грейс возвращалась, и они неслись к ней, и обнимали ее, ревность Майкла только усиливалась.

Он демонстрировал эту ревность и во время нашего пребывания в Лас Вегасе. Мы собирались идти на концерт Селин Дион в Caesаrs Palace. Майклу нравилась Селин, и он уже посвятил ее в свои планы. Дети оставались в отеле, и мы как раз собирались уходить, когда я услышал, как Бланкет кричит в своей комнате. Я сразу же бросился к нему: «What happened, what happened?» (Что случилось?). Мальчик плакал, потому что Грейс, по указанию Майкла, не могла быть с ним этим вечером. Майкл тоже пришел к сыну в комнату и пытался урезонить малыша:
– Blanket, stop! Don`t cry! Stop now!» (Бланкет, хватит. Не надо плакать. Перестань немедленно!).
Но тот просто не мог остановиться. Я поторопил его: «Michael, we have to leave» (Майкл, нам пора идти). И попросил все-таки привести Грейс. Но Майкл стоял на своем, да и мы все равно уже опоздали. Бланкет не прекращал реветь, но Майкл не позволил себя разжалобить. Я позвонил Селин, извинился и сказал, что придется отложить наше посещение до завтрашнего вечера, когда у нее снова будет очередной концерт. Но на следующий день все повторилось: Бланкет плакал не переставая, а Майкл оставался непреклонен. Мне очень хотелось положить этому конец и позвать Грейс, но Майкл упорствовал:
– No, he has to sleep! She should not come in, you know! He loves Grace, he should love me! (Нет, ему нужно ложиться спать. Ей не следует сюда приходить! Он любит Грейс, а должен любить меня!). Я попытался объяснить ему, что ничего плохого в этом нет, и дети все равно остаются его детьми, даже если требуют Грейс, это же совершенно нормально. Между тем, Селин и ее муж Рене уже раз пятнадцать звонили мне и спрашивали, куда мы запропастились. Ведь если такая звезда, как Майкл Джексон, собирается посетить концерт в качестве зрителя, Селин и ее подчиненные должны быть уведомлены, когда именно он приедет. Я ответил, что мы уже в пути и будем с минуты на минуту. Когда во время следующего звонка меня спросили, где мы пропадаем, пришлось приврать: «Мы в машине, скоро будем!». На самом деле Майкл и я все еще оставались в номере у кровати Бланкета. В конце концов, он заснул. Наконец-то! Мы на цыпочках вышли из комнаты и отправились в путь. Но, перед тем как уйти, я, конечно, на минутку заглянул к Грейс и попросил ее обязательно присмотреть за детьми.
Мы опоздали на час. Селин оттягивала начало концерта, потому что ждала Майкла. Но так как никто больше не знал, что он должен придти, публика беспокоилась, многие свистели. Менеджеры Селин были на нас обижены. Когда мы прибыли, Рене уже ждал на улице и проводил нас к черному ходу. Мы следовали за ним за кулисами. Затем зрительный зал погрузился в полную темноту. Майкл вошел в зал, и на него направили сверкающий луч прожектора, пока он шел к своему месту в первом ряду. Публика завопила от восторга при виде неожиданного гостя, люди вскакивали и аплодировали с высоко поднятыми руками. Майкл Джексон среди них! Майкл повернулся к зрителям и указал на Селин: мол, сегодня она – звезда вечера, а не он.
Я догадывался, что менеджеры Селин захотят пригласить Майкла на сцену, и знал, что он бы этого не желал ни в коем случае.
– Don`t let them pick me up! We can`t do this! I don`t go on stage! They want me to dance, I don`t do this! (Не позволяй им вызывать меня туда! Мы не можем это сделать! Я не выхожу на сцену, они хотят, чтобы я танцевал, но я так просто не делаю!), – просил он. Он хотел в кои-то веки просто посидеть в зале, наслаждаясь представлением. Но Селин уже обращалась к нему с речью. Я вышел вперед и сказал ее людям, что Майкл не может выйти на сцену, потому что у него что-то с ногой, и что мы увидимся после концерта.
Позже мы встретились и общались с Селин за кулисами.
– Dieter, do you wanna see my son? I have a picture (Дитер, хочешь увидеть моего сына? У меня есть с собой фотография), – неожиданно спросила она.
– Of course, show me (Конечно, покажи), – ответил я. Она вышла, затем вернулась к нам с огромным плакатом в руках. Я рассмеялся и сказал ей, что ожидал скорее фотографию в портмоне. Мы немного поговорили. Она была такой непринужденной, невероятно предупредительной и очаровательной. Майкл и Селин провели вместе прекрасный вечер.

Что касается Бланкета, то первое слово, которое он произнес в своей жизни, было «Dieter!». Мне даже было немного неудобно перед Майклом, он все-таки его отец. Но тот только смеялся: «Hey, did you hear that?» (Эй, ты слышал?). Просто для Бланкета мое имя было словом, которое очень часто и громко повторяли в его присутствии, потому что его папа постоянно так меня называл. Бланкет всего-навсего прилежно подражал своему отцу.